Айлиш просыпается от сознания, что кто-то вошел в комнату, с трудом разлепляет глаза, приподнимается на локтях, слышит дыхание фигуры, сидящей в плетеном кресле, должно быть, это Марк, она гадает, что он здесь забыл среди ночи. Сиденье жалобно кряхтит, когда фигура наклоняется, и на лицо падает свет из коридора. Это инспектор Джон Стэмп, у Айлиш пересыхает в горле, она со страхом смотрит на ребенка в кроватке, прислушивается к его дыханию. Как вы сюда попали, шепчет она, все двери заперты, вы не имеете права входить в этот дом. Судя по голосу, он улыбается в темноте. Не имею права входить в этот дом. Да. Но это вы так думаете. Это не я так думаю, это закон. Факт. Да, это закон, и вы не имеете права ущемлять наши права. Верховенство закона. Я так и сказала. Вы говорите о правах, как будто понимаете, что это такое, покажите мне, на какой скрижали это записано, где видно, что так распорядилась природа. Она хочет ответить ему, но он встает с кресла и придвигается к ней, она боится смотреть ему в глаза, ее останавливает запах, смесь еды, сигарет и чего-то зловонного, что сочится из пор его кожи, и она знает, что это такое, и эта вонь вгоняет ее в ужас. Называешь себя ученой, а сама веришь в права, которых попросту нет, права, о которых ты говоришь, их существование недоказуемо, это фикция, и только государство в соответствии со своими потребностями решает, во что следует верить или не верить, ты же не можешь этого не понимать? Его рука скользит по одеялу, она наблюдает за ней, боясь того, что может случиться, если она ее остановит, рука тянется к ее горлу, она хватает запястье и пытается кричать, отрывает руку, кричит, я хочу проснуться, и он говорит, но ты и не спишь… Айлиш открывает глаза, из окна струится холодный голубоватый свет, ее одежда сложена на стуле. Сидит, уставившись на стул, убеждая себя, что эта комната ей не снится, чувствуя облегчение, и все же в груди, где-то в горле застрял узелок страха, она смотрит на дверь, не в силах поверить. Потом какое-то время лежит, мечтая забыться слепой, необязательной дремой, но остатки сна мучают ее, этот человек и его вонь, его слова испугали Айлиш, она слышит детей, взрыв смеха, визг Бейли, перекрывающий рев утренней воскресной телепрограммы.
Глава 3
Молли стоит у раковины в шортах и беговой куртке, подставив под кран чашку, внезапно ее рука отдергивается, Молли вскрикивает, роняет чашку. Мам, говорит она, вода коричневая. Айлиш чувствует на спине взгляд дочери, но не оборачивается. Наклоняется, ложечкой заталкивая Бену в рот яблочное пюре, Молли нужен отец, «нет», которое означает «да», и «да», которое никогда не означает «нет». Прошлой ночью во сне они говорили о Молли, и, когда она проснулась, слова Ларри слегка озадачили Айлиш. Ложечкой она останавливает струйку пюре, представляя, как глубоко под землей кусок ржавчины смывает в магистральный трубопровод, и его уносит поток, вода, загрязненная железом и свинцом, течет по трубам во тьму домов, заводов и школ, вытекая из кранов в чайники, стаканы и чашки, свинец всасывается желудочно-кишечным трактом, накапливается в тканях, костях, аорте и печени, надпочечниках и щитовидке, яд незаметно делает свое черное дело, пока следы его трудов не обнаруживаются в анализах крови и мочи. Она разворачивается, наблюдает за водой, текущей из крана, и говорит, просто дай ей немного стечь. Скрежет ключа в замочной скважине. Почему у нас в доме никогда нет воды в бутылках, спрашивает Молли, хватает из вазы яблоко и, возмущенно пыхтя, удаляется в гостиную, а Айлиш поднимает голову и прислушивается, вдруг свет упадет из распахнутой двери, раздадутся знакомые шаги, стук зонтика о подставку, вздох, шорох пальто, крик, куда подевались мои тапки? Марк проносит велосипед через прихожую на кухню и молча выставляет через двери веранды на дощатый настил. Она смотрит на Бена в детском креслице и думает о старшем сыне, о том, как незаметно он вырос, хрящ расширяется, становясь костью, кости твердеют, их дело — поддерживать сына на пути к неизвестному, но полному разнообразных возможностей будущему. Только что ползал по полу, а теперь она поворачивается, чтобы взглянуть, как Марк выходит в гостиную, и будущее стало настоящим. Айлиш слышит приглушенный разговор, ты должен ей сказать, повышает голос Молли. Кому сказать, кричит Айлиш, что сказать? Молли вталкивает Марка в кухню, и он протягивает ей письмо. Айлиш велит дочери закрыть кран, берет письмо из рук Марка, тянется за очками. Вскакивает, сама того не замечая, медленно перечитывает, смысл слов ускользает, черные буковки не разобрать. Она поднимает глаза на сына и видит, что ребенка больше нет. Этого не может быть, шепчет она, шаря рукой в поисках стула, но усидеть на месте не в состоянии. Закрывает глаза, видя мерцающую темноту век. Тебе всего шестнадцать, ты получишь аттестат зрелости только в следующем году, они не имеют права… Марк вешает куртку на спинку стула и замирает, настороженный, торжественно-спокойный. Прибыть в следующем месяце, через неделю после дня рождения, говорит он. Айлиш не видит, как сын подходит к раковине, наполняет стакан, начинает пить, но Молли вырывает стакан у брата из рук и говорит, не пей эту гадость, вода коричневая, лучше посоветуй маме покупать воду в бутылках и расскажи ей, что они сделали, расскажи, как они приходили в школу. Кто приходил? Айлиш наблюдает за сыном, который стоит у раковины, его лоб нахмурен, волосы взлохмачены, подбородок дерзко выпячен. Я не хотел тебе рассказывать, там был врач и какая-то женщина в погонах, они вызвали из класса всех ребят моего года рождения и велели идти в спортзал, там нас осмотрели одного за другим, не говоря, зачем это нужно, и мне пришлось стоять за ширмой в трусах, пока врач измерял рост, осматривал ступни и зубы, спрашивал, нет ли у меня аллергии… Это внезапное давление начинается в сердце, как будто что-то забралось внутрь и разбухает, постепенно расширяясь и выдавливая из легких вопль. Она устало опускается на стул с шепотом, это какая-то ошибка, тебе еще нет семнадцати. Руки тянутся к сыну, приласкать, прижать к щеке, омыть бальзамом своей ярости. Выслушай меня, говорит она, видя, что он ее не слушает, а смотрит в сад. Ты останешься дома, ты не бросишь школу, они не могут взять и просто призвать тебя. Марк хмуро отворачивается. И как ты их остановишь, они творят что хотят, ты же не помешала им забрать папу. Молли поворачивается к брату и толкает его спиной к раковине. Не смей так разговаривать с мамой. Заткнись, отвечает он. Молли одаривает брата язвительным взглядом, неподалеку кто-то глухо стукает молотком, и Бен роняет ложечку. Айлиш наклоняется и несет ложечку к раковине. По крайней мере, горячая еще чистая, говорит она. Что случилось, спрашивает Бейли, заходя на кухню. Марк берет письмо со стола, выходит во двор, закрывает дверь за собой и достает из кармана зажигалку. Через стекло Айлиш видит, как он пускает газ, но пламя не занимается, она не испытывает желания ни помешать сыну, ни спросить, откуда у него зажигалка, раздается щелчок, янтарное пламя пробует на вкус бумажный уголок и разевает черную пасть, Айлиш наблюдает, как письмо обращается дымом, и, уронив его, Марк оборачивается и смотрит сквозь стекло потемневшим от ярости взглядом.
На работе она рассеянна, мечется, ощущая перед собой смутное препятствие, ища пути обхода, без конца повторяя про себя, нет, они не заберут моего сына. В компании ходят слухи о предстоящем кровопускании и поэтапном сворачивании, но это не может быть правдой. Их вызывают в конференц-зал, где объявляют, что управляющий директор Стивен Стокер отправлен в отставку, сегодня он на работу не вышел и его заменит Пол Фелснер. Он стоит перед ними, теребя кончики пальцев и сияя от удовольствия. Айлиш наблюдает, как, произнося речь, Пол Фелснер оглядывает зал, выделяя соратников по хлопкам и улыбкам, словно дикий зверь, покончив с притворством, рыщет открыто, и Пол Фелснер вскидывает руку, изъясняясь не деловым языком, принятым в компании, а на партийном жаргоне, об эпохе перемен и преобразований, эволюции национального духа, завоевании новых высот, женщина пересекает зал, чтобы открыть окно. Айлиш выходит из лифта на нижнем этаже. Перейдя улицу, приближается к газетному киоску, показывает на сигаретную пачку. Давно это было, думает она, стоя в одиночестве перед офисом, вынимая сигарету из пачки, поглаживая папиросную бумагу, принюхиваясь. Этот хлопковый привкус ацетатных волокон, когда она закуривает, втягивая внутрь горячий дым, вспоминая день, когда бросала курить в последний раз, и ощущая себя моложе, возможно, тогда с ней был Ларри, трудно сказать. Память лжет, играет в свои игры, наслаивает образы, истинные, ложные, со временем слои перемешиваются, становясь подобны дыму, и дым вырывается у нее изо рта и растворяется в дневном свете. Айлиш наблюдает за улицей, словно та принадлежит какому-то другому городу, размышляя, выходит, жизнь течет сама по себе, не нуждаясь в свидетелях, сами по себе бурлят в зловещем сумраке перегруженные транспортом улицы, снуют усталые, озабоченные прохожие, пребывая в иллюзии своей особости, вот от чего следует избавиться в первую очередь, она наблюдает, очищаясь от себя самой, как оттенки света постоянно меняются, пока улицу не заливает слепящее сияние, оказывается, у чаек, кормившихся в канаве и взлетевших, чтобы не угодить под грузовик, темное подкрылье. Да уж. Колм Перри стоит рядом, постукивая сигаретой по пачке. Не знал, что ты куришь, Айлиш. Она прищуривает глаза, словно хочет разглядеть ответ на вопрос, которого ей не задавали, затем трясет головой. Это я так, балуюсь. Колм Перри затягивается и медленно выдыхает дым. И я балуюсь. Она раздувает внутри черное пламя, давай, разгорайся, изучает помятую рубашку Колма Перри, багровое лицо пьяницы, лукавый взгляд человека, который в курсе розыгрыша, но предпочитает посмеиваться со стороны. Колм Перри оглядывается на автоматическую дверь. Вот же наглец, говорит он, скоро будет чистка, так что не высовывайся, они любят себе подобных, это все, что я готов сказать. Он снова оглядывается через плечо и достает телефон. Видела последнее? На экране граффити, осуждающие «Гарда Шихана», службу безопасности, государство, ликующие красные каракули, нанесенные краской из баллончика. Надписи как будто сделаны кровью, здание как будто похоже на школу. Школа Святого Иосифа в Фэйрвью, говорят, директор позвонил в ГСНБ, которые приехали и арестовали четверых мальчиков, прошло уже несколько дней, но их до сих пор не выпустили, в сети эта история появилась только сейчас, поэтому родители и ученики собираются на Стор-стрит возле участка «Гарда Шихана». Мой сын получил повестку, говорит Айлиш, он должен явиться на призывной пункт через неделю после того, как ему исполнится семнадцать, он ведь еще школьник, и это после того, как они забрали его отца. Колм Перри смотрит на нее и качает головой. Вот сволочи, говорит он, подносит ко рту ладонь и долго размышляет перед тем, как затянуться, после чего тушит сигарету об урну для окурков. Тебе придется вытащить его отсюда, говорит он. Куда? Она наблюдает, как он пожимает плечами, разводит руками, сует их в карманы джинсов. Колм Перри смотрит на газетный киоск через дорогу. Прямо сейчас я бы не отказался от мороженого, старого доброго рожка «99», а еще неплохо бы поморозить задницу на пляже, и чтобы родители были живы, Айлиш, почем мне знать, Англия, Канада, Америка, на свете много мест, но тебе придется его отсюда вытащить, а мне, пожалуй, пора на работу.
